— Вы даже не спрашиваете, захочу ли я, — Титов на миг стиснул губы.
Он… можно сказать, мечтал. Это был способ выйти из колеи. И, будем честны, свести кое-какие счеты. Но вторым приоритетом. Первым — выйти из колеи. Изменить ситуацию — задача, скорее всего неподъемная. А вот себя — посильная.
— А я знаю, что захотите, — улыбнулся Ожигов. — Вам ведь было тесно на вашем уровне компетенции, иначе вы не начали бы играть с налогами. А тут задача, по-моему, как раз вам по плечу: взять и от начала поднять большое настоящее предприятие. И вы для этой роли подойдете лучше, чем любой из «стариков». Вы гибче.
— А если я все-таки откажусь?
— Ну… точка невозвращения еще не пройдена. А господин Андриевич на днях изволил врезать дуба. Вы не слушаете «Радио Вавилон»? Из его смерти целый хит вышел.
— Эта идиотская «Бабушка-бабушка»? — изумился Титов. — А я-то думал, зачем хорошую песню испортили…
«Радио Вавилон» он слушал раза два, не понравилось. А то, что старинную хорошую песню в какое-то лоскутное одеяло превратили, не понравилось категорически. Кто ж знал, что это Андриевича там убивали с таким смачным хеканьем… Наверное, если бы он проверил по новостям — но он забыл об Андриевиче. Андриевич был никем. Шестеренкой, рычагом, ударившим по слабому месту. Не он, так другой, не тогда, так позже. Тут еще все остались живы.
— О вкусах не спорят, — примирительно сказал Ожигов. — Вы можете спокойно уволиться, вернуться в родной город и продолжать жить дальше. Неприятная потеря, но мы ее переживем.
Мессерер сидел в кресле, отъехав довольно далеко от стола и закинув ногу на ногу. Его смугловатое, как у испанца, тонкое лицо выражало живейшее любопытство. Ладно, если Ожигов считает его до такой степени своим — то карты на стол.
— Почему вы так уверены во мне, Андрей Максимович? Я ведь вам даже ничего не обещал. А ну как я вернусь в Украину да и продам информацию о даляньском заводе, скажем так, конкурирующей фирме?
Улыбка Ожигова перешла в смех, беззвучный и короткий. Мессерер тоже улыбнулся.
— Они в самом деле похожи с Андреем, — сказал фармаколог, отходя к шкафу-перегородке и открывая секцию бара. — Больше того, они, как я выяснил, состоят в родстве — правда, в таком дальнем, что даже по сибирским законам считаются друг другу никем. Просто гены причудливо сыграли, они оба похожи на своего пращура в девятом колене, школьного учителя Илью Витра из Николаева. А всего в Сибири, ЕРФ, Канаде и Польше проживает более четырехсот потомков этого человека.
— Ну, если в школе нам не врали, все человечество вообще восходит не более чем к двенадцати особям… — Ожигов помог Мессереру расставить на столе бокалы. Титов сидел, чувствуя себя полным идиотом.
— Вам в школе не врали, вам просто излагали все в крайне примитивном виде, — поморщился Мессерер. Чем именно он был недоволен, школьным изложением генетической истории человечества или маркой шампанского — Титов не мог определить.
— К сожалению, — продолжал Ожигов, — в той ветви семьи, к которой принадлежит ваш шурин, семейная история прослеживается только до Полуночи. А от Ильи Витра ее вообще невозможно проследить — мой пращур примкнул к не самому приятному повстанческому движению на западе Украины, и попал в руки к имперским властям, тоже не самым приятным. По счастью, тогда на несколько лет отменили смертную казнь. Он изменил фамилию, чтобы не пострадала родня, и сам оборвал все семейные связи. Когда девиз правления переменился и режим стал помягче, что-то удалось восстановить, но потом Империя распалась, а через три поколения и Полночь грянула. Короче, предок Андрея приходится моему предку одним из трех младших братьев — но я даже не знаю, каким именно…
Вряд ли в привычки господина Ожигова входили разговоры о семейной истории с кем попало. Он просто давал сотруднику время отдышаться. Хороший признак.
Чпок! — пробка подлетела в воздух, упала на стол, сделала несколько прыжков и успокоилась под перчаткой. Мессерер разлил шампанское по бокалам.
— Вы с нами? — спросил он, придвигая один к Титову.
— Да, — тот взял бокал и тоже встал. — Конечно да.
Империя пала. Семья выжила. Логично. Санька купается в реках, ездит на скутере, лепит снеговиков. Пусть он выживет, больше ничего не надо. Пока.
— Ну, — сказал Мессерер. — Чтобы будущий Новый год встретить в Даляне.
Стеклянные бока мелодично звякнули.
Чтоб его вообще встретить, уточнил про себя Титов. Он был реалистом.
«А нуте — кто желает биться,
Моих отведать тумаков?
Кто кровью захотел умыться?
Кому своих не жаль зубов?
Эй, выходите на кулачки!
Не ладите от меня потачки.
Живей, кутейники-дьячки!
Вы не останетесь в убытке.
Я надаю вам под микитки,
Подставлю под глаза очки!»
Перевод В. Потаповой
Баба-вьюга, седая вьюга,
На метели-метле приехала,
В двери стучала, селом бродила:
«Люди добрые, дайте решето.
Ой, просею я белую муку,
Потому что в полях очень пусто,
Синие пальчики, мёрзнет рожь -
Люди добрые, дайте ситечко…» (укр.)
Стихи Лины Костенко
Женщина, идущая по пути жизни, далеко позади оставила слёзы (яп.)
Ф. Г. Лорка
Ф. Г. Лорка
Ученица гейши, дословно — «танцовщица»(яп.). Традиции сообщества гейш подразумевают, что малоопытная, но миловидная ученица должна развлекать клиентов танцем, в то время как гейша постарше — беседой и игрой на музыкальных инструментах.
Поезд едет из Тамбова,
Буфера белеются.
Девки едут за бесплатно -
на п…у надеются.
Имеется в виду строчка из частушки «На горе четыре х…я танцевали краковяк»
«Мистер Бонд, слово „боль“ происходит от латинского poena, что означает „расплата“ — то есть то, что должно быть уплачено» (из романа Я. Флеминга «Голдфингер»).
Что-то не так? (англ.)
«Вы хотите, чтобы я заговорил?» — реплика Бонда уже из фильма «Голдфингер».
«Уже видел» (фр.)
Тыльная сторона запястья (яп.)